15.09.2014 21:29
Печать
arhiepiskop markМитрополит Берлинско-Германский и Великобританский МАРК

Первый Заместитель Председателя Архиерейского Синода
Наблюдающий за делами Русской Духовной миссиии в Иерусалиме.
Настоятель кафедрального собора св. Новомучеников и Исповедников Российских в Мюнхене

Архиепископ Марк, в миру Михаил Арндт, родился 29 января 1941 г. в Саксонии, так же, как и первый русский епископ немецкой национальности приснопамятный митрополит Серафим (Лядэ). Отец - профессор музыки, мать – вокалистка, преподаватель музыки. Музыка играла в семье большую роль. Среди предков – известный евангелический духовный писатель XVI-го века Йоханн Арндт, книги которого издавались также и в России.
Владыка Марк начал учить русский язык в школе в Восточной Германии, откуда семья Арндтов – родители и трое детей – бежали после восстания 1953 года. Во Франкфурте-на-Майне гимназист Михаил Арндт решил продолжить изучение русского языка, что определило его дальнейшую жизнь: он сблизился с русской эмигрантской молодежью и познакомился с Православием, перешел в Православие, стал читать в храме, посещать Святую гору Афон…  

Закончив немецкий абитур (13 классов) во Франкфурте на Майне в 1960 г. будущий владыка Марк поступил добровольцем на военную службу в армии Западной Германии, пробыв в ней около полутора года. После он был призываем несколько раз дополнительно и достиг чина старшего лейтенанта.

В 1962 г. он поступил на историко-филологический факультет во Франкфурте, перейдя потом в Гайдельбергский университет. Там он специализировался на славянских и английских наречиях, помимо русского языка занимаясь сербо-хорватским, словацким, чешским и македонским языками и литературой. Его докторская диссертация была написана на тему: «Биографическая литература Тверского княжества XIV и XV веков».

Изучение русского языка приблизило молодого студента к эмигрантской русской общине во Франкфурте. Учась у проф. Димитрия Чижевского в Гейдельберге он посещал храм Русской Зарубежной Церкви в Маннхайме, посвященный Св. Александру Невскому, где и принял Святое Православие в 1964 г. и стал впоследствии чтецом. Поездки на Афон, близость к Афонским старцам на Карулии (иеросхимонахам Серафиму и Серафиму, иеросхимонаху Николаю, схимонаху Никодиму), посещения Ильинского скита и Пантелеймонова монастыря, где он сблизился с иеросхимонахом Авелем (ныне архимандритом Рязанского Иоанно-Богословского Монастыря) духовно определили путь доктора славистики. А свои дальнейшие научные исследования он решил тогда посвятить ныне прославленному святителю Филарету Московскому.

С осени 1973 г. будущий Владыка стал проходить курс богословского факультета в Белграде, который окончил с дипломом богословия в 1979 г. Личное знакомство с находящимся тогда в опале в монастыре Челие архимандритом Иустином (Поповичем) ввело его в тесный круг учеников этого сербского Аввы, тогдашних иеромонахов и нынешних архиереев Сербской Православной Церкви – Амфилохия, Афанасия, Артемия, Иринея.

Будучи рукоположенным в сан диакона в 1975 г. будущий владыка Марк вскоре прекратил свою преподавательскую деятельность по церковно-славянскому и древне-русскому языкам и литературе в университете города Эрлангена, а также и научно-исследовательскую работу ради принятия им монашеского пострига, который состоялся летом 1975 г. в Лесненском монастыре под Парижем. Через три дня после пострига отец Марк был рукоположен во иеромонахи с назначением его на должность заместителя настоятеля русской церкви в г. Висбаден, Германия. Летом 1976 г. по постановлению Архиерейского Синода он был возведен в сан архимандрита. Монашеский постриг и рукоположение он принимал от рук архиепископа Павла (Павлова; +1995 г.), тогда епископа Штуттгартского и Южно-Германского. Архимандрит Марк окормлял три прихода – Висбаден, Дармштадт и Саарбрюкен. Посвящал себя сохранению царских храмов в Германии, упорядочению и расширению русского кладбища около храма в Висбадене, где совершал полный круг монашеских богослужений и где стал обучать потянувшееся к нему молодое поколение, а сам учился богословию, сдавая экзамены в Белграде.

Вследствие кончины архиепископа Сиднейского и Австралийско-Новозеландского Феодосия Архиерейский Синод назначил на эту вдовствующую кафедру Преосвященного Павла, викария Берлинской и Германской епархии. На место Преосвященного Павла, с титулом Мюнхенского и Южно-Германского, назначен был архимандрит Марк. Его архиерейская хиротония была совершена 30 ноября 1980 г. в Знаменском кафедральном соборе при Архиерейском Синоде в г. Нью-Йорк, США. Как это положено по уставу, во время чина наречения архимандрит Марк произнес речь, в которой красной нитью выделялась его забота о том, как пасти вручаемое ему словесное стадо. Тепло звучали его слова о духовной близости к знаменитому сербскому богослову-аскету архимандриту Иустину (Поповичу; + 1979 г.), а также и к Святой Афонской Горе. Хиротонию возглавил Высокопреосвященнейший митрополит Филарет (Вознесенский; + 1985 г.) в сослужении архиепископов Монреальского и Канадского Виталия и Западно-Американского и Сан-Францисского Антония (Медведева; + 2000 г.), епископов Сиракузского и Троицкого Лавра, Сиднейского и Австралийско-Новозеландского Павла и Манхеттенского Григория (Граббе; + 1995 г.).

После хиротонии владыка Марк переезжает с небольшой братией в монастырь преподобного Иова Почаевского в город Мюнхен, Бавария. Монастырь восстанавливается и перестраивается. В нем с 1981 г. начинает выходить «Вестник Германской Епархии», налаживается книжное издательство (на русском и немецком языках),  производство свечей и ладана. Монастырь живет по афонскому уставу. Осенью 1982 епископ Марк, ввиду тяжелой болезни архиепископа Филофея (Нарко), принимает титул епископа Берлинского и Германского, продолжая жить в мюнхенском монастыре, откуда и управляет Германской епархией.

В середине 80-х годов назначен управляющим Великобританской епархии и Александро-Невским приходом в Копенгагене.

В 1997 г. назначен Наблюдающим за делами Русской Духовной Миссии в Иерусалиме.

В годы 1993-1997 возглавлял процесс диалога между двумя русскими православными епархиями (Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви) в объединенной Германии. С 2000 г. - председатель Комиссии по вопросам единства Русской Церкви, с 2003 г. – председатель Комиссии Русской Зарубежной Церкви по переговорам с Московским Патриархатом.

13 мая 2008 года на Ахиерейском Соборе РПЦЗ избран первым Заместителем Председателя Архиерейского Собра РПЦЗ.

Русский Пантелеимонов монастырь на Афоне
в судьбе архиепископа Берлинского Марка (РПЦЗ)


В сентябре 2015 г. Русский Пантелеимонов монастырь на Афоне после 23-летнего перерыва посетил архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский Марк (Арндт), Первый заместитель Председателя Архиерейского Синода РПЦЗ.

Владыку Марка связывают с Русским Афоном очень тесные и давние духовные связи. На Святую Гору он впервые попал в возрасте 25 лет, будучи начинающим преподавателем. Поехать сюда его вдохновил восторженный рассказ одного молодого человека, члена братства "Православное дело", который побывал на Афоне.

Желая лично убедиться в существовании в центре современной Европы совершенно иного непознанного мира, которым является Святогорское монашество, будущий владыка предпринял собственное паломничество-экспедицию.

На Святой Горе он почувствовал намоленный дух Афона. И это первое паломничество переросло в ежегодное, а порой даже в двукратное в году посещение Афона. Причем оставался он там продолжительное время: два, два с половиной месяца. Все это время он делил между Пантелеимоновым монастырем, Ильинским скитом и Карулей. В то время Ильинский скит находился в юрисдикции РПЦЗ и не общался с Пантелеимоновым монастырем, поминавшем Патриарха Московского и всея Руси. Однако именно в Пантелеимоновой обители владыка нашел своего первого духовника. Им стал Игумен монастыря Схи-Архимандрит Авель (Македонов). Пребывая на Афоне, в Русском Пантелеимоновом монастыре, владыка регулярно исповедовался, читал на клиросе, был активным участником русской монашеской жизни.

Как свидетельствовал владыка Марк, его первая исповедь на Афоне была именно у о. Авеля; по его благословению он стал читать на клиросе, а позже принял и монашеский постриг. Близкие, сыновьи отношения со своим духовным наставником он сохранял и будучи уже священником, а позже и архиереем РПЦЗ. И как признавался сам вл. Марк, именно общение и наставления о. Авеля повлияли на его решительное намерение всеми силами добиваться объединения РПЦЗ с Московским Патриархатом (об этом можно послушать записанные на видео свидетельства вл. Марка, см. видео с 47:55 мин. по 56:04 мин. и с 1:02:35 по 1:05:47 >>>).

Возвращаясь к воспоминаниям о Пантелеимоновой обители того времени, отметим, что в ней тогда еще были живы многие отцы, заставшие "старые времена" и воспитанные непосредственными учениками великих старцев Иеронима, Макария и Андрея.

Игуменом Пантелеимонова монастыря был тогда Схи-Архимандрит Илиан (Сорокин). Многими были замечены выдающиеся человеческие свойства отца Илиана. Он поступил в братство обители в 1905 году. В 1958 году, после смерти Игумена Иустина, он был избран Настоятелем и возведен в сан Архимандрита. Вот что пишет о нем писатель Анатолий Даров: «Глаза у архимандрита Илиана очень спокойные, а когда не спокойные, то строго-ласковые. Сколько ему лет — трудно сказать, а спросить у него — еще труднее. Есть такие люди: у них легко просить, но трудно спрашивать. Какой-то мягкий и тонкий запрет светился в его глазах. Нет, это не резкая, аскетическая отрешенность отца Михаила [Андреевского игумена], не детская и вместе мудрая доверчивость отца Николая [Ильинский игумен], — это печально-озабоченная, вкрадчивая одухотворенность <...> Отец Илиан изнуряет себя службами. Умрет — такого другого игумена на всем свете не сыщешь». В июне 1962 года во время празднеств 1000-летия Афона Московской Патриархией он был награжден медалью святого Владимира за заслуги перед Церковью.

Другим замечательным старцем, с которым сблизился будущий архиепископ Марк, был иеросхимонах Серафим (Текза). Отец Серафим (родом из Закарпатья, 1901 г.р.) прибыл на Афон в 1925 году. По словам самого владыки Марка, именно этот старец оказал на него наибольшее влияние примером своей ежедневной жизни. Это был заслуженный иеромонах обители, пользовавшийся большим уважением среди братии за свою духовность и рассудительность. Отец Серафим был заведующим монастырской аптекой, собирал много лечебных трав, растущих в лесах Афона. Он был всегда готов помогать страждущим братьям. Сам уже старый и немощный, часами он сидел у изголовья больного брата, возводя к Господу молитвы за него. Братья шутили, что его любвеобильное сердце приносит больше пользы больным, чем травы, которые он им предлагал для лечения. 25 декабря 1972 года Патриарх Пимен во время своего визита на Афон наградил его крестом с украшениями.

Больше всего времени владыка Марк проводил в Ильинском скиту. В то время там был Игуменом Архимандрит Николай, прибывший на Афон в 1900 году и с тех пор ни разу его не покидавший. В 1952 году, после смерти игумена Иоанна, он был избран новым игуменом Ильинского скита. Ему пришлось руководить скитом в эпоху полного упадка обители, как материального, так и духовного. Краткие сведения о нем оставил писатель Анатолий Даров, из которых хорошо видно его отношение к Московской патриархии. Несмотря на сопротивление многих делу восстановления общения с Русской Церковью, он, как и все русские насельники Афона, в глубине сердца надеялся на скорое восстановление связей с Московской Патриархией. «Так и не приехал бедный Алексий [Патриарх Московский и всея Руси], и по человечески мне его очень жаль, стар ведь, и, слышно, болен. Афон ему ох как нужен!» А из другого фрагмента рассказа видно, как тесно общался отец Николай с игуменами двух других русских обителей, с отцом Илианом (Сорокиным) и с отцом Михаилом (Дмитриевым): «Илиан, да Михаил, да я. И все мы родные, и все мы разные!» Преставился отец Николай 17 апреля 1973 года. Он был последним русским игуменом Ильинского скита. К моменту его смерти в скиту оставались всего три монаха, так что после него нового настоятеля не выбирали.

На Каруле, которую часто посещал владыка Марк, жили тогда два русских схимника оо. Никодим и Серафим, а также серб о. Стефан. Они подвизались там с 1917 года. Он много общался с ними и получил немало духовных назиданий, особенно в Иисусовой молитве.

Владыка Марк до сих пор благодарен Богу, Который сподобил его познакомиться с этими старцами и прикоснуться к неисчерпаемому источнику русской духовной, церковной культуры.

Постепенно у него созрела мысль поступить в братию Ильинского скита. Он проверял себя 8 лет, постился по-монашески, вставал ночью, и читал правило. Примерялся постепенно. Для него была большой радостью надежда, что и он когда-нибудь останется здесь. Но, к сожалению, это не удалось. Тогда в Греции была военная диктатура и "черные полковники" из националистических соображений принципиально не допускали пополнения Русских монастырей Афона. Постепенно Русские святогорские обители опустели. Отошли к грекам Андреевский и Ильинский скиты. Едва не был потерян и Пантелеимонов монастырь. Греки из соседнего монастыря приходили и уже "примерялись" к обители.

Свое нынешнее посещение Афона владыка Марк приурочил к празднованию Светописанного образа Божией Матери, желая почтить чудо и приложиться к иконе. Архиепископ Марк возглавил праздничное богослужение, отслужив Всенощное Бдение и Божественную Литургию. По окончании Литургии был совершил крестный ход к месту явления в 1903 году Божией Матери, где владыка отслужил водосвятный молебен у источника в часовне Светописанного образа Пресвятой Богородицы.

Владыка посетил также и другие храмы Пантелеимонова монастыря, приложился к святыням. С особой радостью вошел он в Покровский собор обители, в котором, главным образом, проходила литургическая жизнь русских насельников монастыря 70-х годов XX века, когда владыка приезжал сюда еще юношей.

В субботу 5 сентября владыка Марк совершил заупокойную Литургию в храме первоверховных апостолов Петра и Павла, находящемся на монастырском кладбище, помолившись о почившей братии обители, многих из которых он знал лично. В тот же день, преподав свое благословение, владыка покинул Святую Гору Афон.

Арсений Тарасов, специально для портала «Русский Афон»
afonit.info

«Я один в семье – черная овечка»

- Владыка, расскажите немного о себе, пожалуйста. Я знаю, что вы родились в годы войны, в самом начале. Расскажите немного о вашей семье.

— Я родился в 1941 году. Мои родители были музыканты, профессора музыки в университете. Мать преподавала пение, отец — теорию музыки и хоровое пение. Дедушка был одно время министром культуры, но потом гитлеровские власти лишили его этого поста.

- Из-за чего его выгнали?


— Не соответствовал требованиям, которые у властей тогда были. Отношения нашей семьи с властями – и гитлеровскими, и  коммунистическими – всегда были сложными. После того, как дедушку выгнали с работы, он стал пастором. Кроме того, он занимался историей,  выпустил много книг. Мои сестры тоже были музыкантами. У нас в семье все профессионально связаны с музыкой, я один — черная овечка.

- Вы помните войну, то время?

— Помню очень живо. Помню, как гитлеровская молодежь маршировала по улицам. Почему я там оказался? Очевидно,  старшая сестра меня туда водила. Очень хорошо помню бомбежку, хотя мне было тогда 4 года: я сидел в погребе на углях, и  они стали тлеть. Было страшно. Конечно, все эти события до сих пор живы в памяти.

- Потом вы оказались на территории советской Германии, да?

— Да. Как раз недавно я съездил в те места, где вырос, на могилу дедушки и бабушки. Я вспоминал, как нас из школы гнали на демонстрацию, кажется, 9-го мая, на маленькое кладбище, где были захоронены советские солдаты. Но мы-то знали, что на нашей земле никаких боев не было, эту территорию заняли американцы, они освободили нас, так сказать, от самих себя и потом ушли, чтобы Красная армия могла к нам победоносно войти. Советские солдаты напились тогда и стреляли друг  в друга. Вот на их-то могилы мы и должны были каждое 9-е мая ходить.

- Как вы выучили русский язык?


— Первая встреча с русским языком состоялась еще в школе. После войны русский стал обязательным предметом. Но преподавателей русского не было, так что учительница обычно знала всего на один урок больше, чем мы. У нас, школьников, тогда было отторжение от всего русского, точнее, советского, мы не хотели признавать того, что нам навязывалось советской властью.

Моя учительница по скрипке не пошла на концерт Ойстраха из-за того,  что он приехал из Советского Союза.  В Берлине 17 июня 1953 года произошло восстание против местной коммунистической власти. Начали рабочие, подключились студенты. Так случилось, что и мы, подростки, были втянуты в это.

- Вы тоже  участвовали в восстании?

— Да. Мне было тогда 12 лет. Началось с того, что директор школы собрал нас всех в одном огромном помещении и сказал, что сейчас мы все встанем и будем петь новый восточно-германский национальный гимн. За одну минуту по всем рядам прошел шепот: «Не будем, не будем!», — и никто не встал, все сидели и молчали. Такой безмолвный протест.

Это был настоящий кошмар для бедного директора, он не знал куда деться, кричал, бушевал, а потом всех нас выгнал вон. Мы пошли в его кабинет, где хранились книги Ленина и Сталина, вытащили их во двор и подожгли. Потом вышли на улицу, где уже шли мирные демонстрации против власти. И тут пришли красноармейские танки. Многие советские солдаты выскакивали из танков, убегали, потому что не хотели стрелять в мирное население. И такие волнения были во многих городах.

После этого первое время было более или менее спокойно. Мы жили напротив университета, где преподавали родители. У нас была огромная квартира, постоянно какие-то студенты приходили заниматься, некоторые останавливались у нас. По вечерам, минимум два раза в неделю, у отца собирался хор. Они часа полтора репетировали, а потом обычно общались,  вели дискуссии. Конечно, не только о музыке.

Власти знали, что у нас за дом, мы были у них на примете. Примерно через полгода, когда начали затягивать гайки, моему отцу пришлось уехать. Тогда, слава Богу, еще была возможность выбраться в Западную Германию через Берлин. Отца пришли арестовать, нам удалось узнать об этом заранее, и он просто убежал из дома. Через год мы, младшая сестра и я, тоже оказались в Западной Германии: нас повезли туда на каникулах в детский лагерь, где отец нас «нашел» и забрал.

Еще через год из Восточной Германии к нам перебралась старшая сестра. А вот мама смогла выбраться только через три года после нас. Она была самым лучшим преподавателем по вокалу во всей Восточной Германии, за ней власти очень внимательно наблюдали – ведь она была нужна.

- А как это происходило — побег?

— Стены еще не было тогда. Отец первые 30 километров шел пешком, потом сел на поезд на Берлин. Мать уехала уже почти официально: она приехала в Берлин в конце недели, на выходные, якобы к знакомым, один из которых был офицером восточно-германской армии. Они жили в таком месте, куда можно было добраться поездом только через Берлин, иначе никак.

Мать все приготовила заранее: дала все уроки за пятницу, взяла с собой только необходимые мелочи. В Берлине она села на внутренний поезд, он тронулся, но скоро его остановили,  и ее попросили выйти и ответить на вопросы спецслужб. Те, кто ее допрашивал, знали все: и каким студентам она должна была давать урок после обеда в пятницу, и какое у нее расписание потом. Но она объяснила, что дала все эти уроки заранее, и ей ничего не могли предъявить.

«А почему вы едете в Западный Берлин?», — спрашивают. Она говорит: «Вы знаете, я культурный человек, я хочу посмотреть на замок Сан-Суси», — они ничего не смогли возразить и отпустили ее. Обратно она уже не вернулась.

- Школу вы закончили уже в Западной Германии?

— Да, и там-то я понял, что на самом деле легко могу учить иностранные языки. Когда я поступил в гимназию, мне поставили условие, что через полгода я должен быть на уровне класса, который на тот момент уже три года учил английский. Это было довольно сложно.

Мой отец был тогда в школе учителем музыки, он не смог сразу найти себе место в университете. Там он познакомился с одним американским учителем, а тот познакомил меня с мальчиком-американцем. И вот тут мое музыкальное ухо и, видимо, наследственность, сыграли свою роль – я учился английскому на слух, и, как-то так, понемногу, выучил язык. Да так выучил, что учителя меня потом боялись! А когда закончил школу, решил поступать в университет на славистику.

- Почему же на славистику? Вы же не любили русский язык?

— Да, первые годы жизни в Западной Германии я не хотел иметь ничего общего с русским языком, а потом стал жалеть о том, что его не учу: все-таки я уже вложил в это дело какие-то силы, зачем же бросать? И если бороться с советской властью – тем более надо знать язык! В какой-то момент я увидел в газете объявление, что в русской церкви во Франкфурте священник будет делать доклад для всех желающих. И я туда поехал. Послушал его.

Он говорил на очень смешном немецком, его русский был тоже не без изъянов – он был аристократ и страшно картавил. После доклада я его спросил, не познакомит ли он меня с русскими. Так я познакомился с русскими молодыми людьми из его прихода, мы начали общаться, устраивали вместе вечеринки, я больше и больше узнавал язык. После школы меня забрали в армию. И на первые деньги, которые нам там заплатили, я купил полное собрание сочинений Достоевского, а потом и Толстого.

- Когда же в армии можно успевать читать Толстого?

— Видите ли, у меня так устроен слух, что я с трудом переношу шум. И вот там я просто не мог терпеть, когда утром все в одной умывалке моются, кричат, шумят. Поэтому вставал на час раньше, спокойно мылся, а потом читал. Всего час в день, да. Но за год этот час дал мне очень много. Во-первых, я прочел всего Достоевского. Во-вторых, накопил таким образом основательный словарный запас. И после поступил в университет на славистику.

- Когда вы прочитали Достоевского и решили поступать на славистику, ваше отношение к России и русским, наверное,  уже изменилось?

Конечно, я ведь в то время уже общался с русской эмигрантской молодежью, знал их взгляды, их историю. Понемногу стал вместе с ними ходить в церковь, но долго еще не принимал Православие — не хотел огорчать родителей. Все-таки отец был сыном пастора …

Я начал учиться славистике в университете Франкфурта, потом перешел в Гейдельберг к знаменитому русскому профессору Чижевскому, который специализировался по древнерусской литературе. Я написал у него докторскую работу по древнерусской литературе, много занимался и церковно-славянским языком.

Профессор  Чижевский был большой оригинал во всех отношениях, но при этом был очень хорошо образованным человеком: изучал и физику, и химию, и математику, и многое другое. И всегда настаивал на том, что мы не должны становиться узкими специалистами. Поэтому я интересовался разными вещами, играл в университетском оркестре. Сам Чижевский утверждал, что он украинец, но, как я позже узнал от его родного брата, который был в Мюнхене старостой русской Церкви, они были русские.

По словам одного моего знакомого профессора из Америки, который знал моего учителя, «Чижевский стал украинцем, когда преподавал в Гарварде». Нам он рассказывал, что у них в Киеве только кухарка и конюх говорили по-украински.

Потом у меня был такой анекдотичный случай: мы с русскими друзьями как-то поехали отдыхать во Францию, на маленький остров в Атлантическом океане. И на том же острове в это время отдыхал священник с семьей. Как-то вечером мы поехали к нему и решили служить вечерню. Девочки наши начали что-то по-славянски читать, но так неправильно, что я не выдержал и говорю: «Знаете, так нельзя», — взял книжку и стал читать сам, хотя до этого церковных книг в руках не держал.

- Сразу начали читать по-церковнославянски?

— Я же в университете учил церковно-славянский, хотя церковных книг не читал. А тут понял, что, может быть, это мне пригодится. В Гейдельберге не было русской церкви, но недалеко был Манхайм, и я стал ездить туда на все службы, читать в храме и петь. И через какое-то время решил принять Православие.

- Как родители отнеслись к Вашему решению?

Они, скажем так, были не очень довольны, но стерпели. Хуже было тогда, когда я решил стать монахом.

Еще во время учебы, когда я писал докторскую работу, я начал подрабатывать —  преподавал немецкий язык сербам. Потом подрабатывал преподаванием языка  в одном американском университете, который создавал в Германии  языковые курсы для американцев  —   в тех  местах, где располагались какие-то американские организации: консульства, госпитали, военные части. После защиты докторской мне в этом американском университете предложили место заведующего учебной частью – под моим руководством работало 220 преподавателей в Европе и Северной Африке.

- Вам нравилось преподавать?

— Да, я очень  любил преподавать. В это же время я стал ездить на Афон, каждый год. Обычно в университетах – и тогда, и потом, когда я  уже работал в немецком университете – два весенних и три летних месяца у меня были свободны от занятий, и я мог позволить себе эти поездки. И, таким образом,  каждый год проводил на Афоне по 5-6 месяцев. Там моими наставниками были русские монахи, которые пришли на Афон еще до революции. Именно через них я и вошел как следует в церковную жизнь. И сохраняю некоторые афонские привычки по сей день.

- Какие, например?

— В одежде, к примеру.  И какие-то богослужебные особенности. Я даже хотел принять на Афоне монашество, но видел, что больше нужен в Германии, в нашей епархии — здесь очень не хватало двуязычных людей. Старые православные священники говорили по-русски, но немецким не владели. Поэтому во многих приходах молодежь отдалялась от церковной жизни. Еще будучи преподавателем немецкого, я начал учиться на богословском факультете в Белграде. К монашеству я готовился очень долго, постриг принял только в 1975 году.

- А что сказали Ваши домашние?

— Были очень тяжелые разговоры. Родители переживали. Но потом всех рассмешил мой шурин, северный немец — у них такой сухой, специфический юмор. Он сказал: «Ну, это все же лучше, чем если бы он пошел на дискотеку». Через год родители приехали ко мне в гости и уже помогали мне вешать занавески в келии.

- А что это был за монастырь?

— Правящий тогда архиерей поселил меня в доме при храме в Висбадене. Там я и начал служить ежедневно. Окормлял приход в Висбадене, а также старческий дом, где тогда было примерно 150 человек, и храм Марии Магдалины в Дармштадте. В храме св. Марии Магдалины мы служили два раза в году, в остальное время отдавали его сербам, так как наш приход тогда был ничтожно мал.

- Как вам удалось воссоздать общину?

— В Висбадене я начал служить каждый день монашеским чином. Довольно скоро ко мне приехал человек, который мечтал о монашестве, потом — молодая чета. Они жили неподалеку, и мы проводили все богослужения вместе.

- А когда и как Вы перебрались в монастырь под Мюнхеном?

— В 80-м году, когда меня сделали архиереем. Я настаивал на том, что должен жить в монастыре. Монах должен быть послушным, но он может отказаться от архиерейского чина, и это я делал два раза. Потом все же согласился на архиерейство —  с тем условием, что буду жить в монастыре. Ведь я стал монахом не для того, чтобы быть архиереем, а ради монашества. Когда моего предшественника перевели в Австралию, меня вызвали на хиротонию в Синод, в Нью-Йорк.

После этого мы с братьями перебрались в Мюнхен и переняли монастырь, где тогда жил один архиерей и один 85-летний послушник. Нам пришлось отстроить обитель заново, там было полное запустение. Теперь, слава Богу,  у нас 14 человек братии, мы укрепляемся. Занимаемся тем же, чем занимались и наши отцы – печатаем богослужебные книги на двух языках.

- Сейчас в России очень много рассуждают о том, что такое община. Ведь у нас в стране была разрушена общинно-церковная жизнь, и теперь ее фактически приходится начинать с нуля. Часто вместо общины вырастает какой-то советский коллектив. Какой, по-вашему, должна быть настоящая община?

— Мы это тоже сейчас переживаем  — во многих наших приходах общинность разрушена, старые прихожане умерли и не смогли вовремя передать традиции общинной жизни молодым. Многие наши приходы заполнены переселенцами из России, из Казахстана. Так что у нас те же трудности. В общине очень важно, чтобы было совместное, общее переживание и богослужебного цикла, и  всех внебогослужебных занятий. Нужно сестричество или братство при храме. Оно, например, может заниматься помощью немощным, старикам, посещать их. Или хотя бы просто устраивать для прихожан воскресную трапезу.

У нас почти при каждом храме есть воскресная трапеза, и это сближает людей. Многие ведь приезжают на службу издалека,  за 100-150 километров, людей надо покормить после этого. Или, вот, например, я не могу назначить в четверг вечером в храме в Мюнхене никаких катехизаторских занятий, потому что в это время сестричество каждую неделю устраивает там уборку.

Все это – обычные совместные дела, но они очень много дают, они-то и сплачивают общину. И, конечно, настоятель и священники  должны вести в приходе постоянную работу – воскресную школу для детей, духовные беседы со взрослыми. Чтобы общая деятельность не ограничивалась только практическими  и внешними делами – в центре обязательно  должно быть дело духовное.

Источник: Православие и мир